19 августа заведующий кафедрой российской политики факультета политологии МГУ, Заслуженный профессор Московского университета, доктор философских наук В.И.Коваленко дал комментарии радиостанции «Радио России». Вместе с ведущими эксперт вспоминал как развивались политические процессы в августе 1991 года, когда был создан Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП).

—Валерий Иванович, как Вы думаете, понимала ли страна, что вообще случилось?

—Я думаю, что первым чувством было чувство неуверенности и, лично для меня, чувство обиды: мы не пустили немцев в Москву в 1941-м, а здесь появились танки, которые планировалось использовать против собственного народа. Поэтому чувство обиды, оно, наверное, владело очень многими. Было, конечно, и чувство растерянности. Но я хотел бы сказать о том, что очень многое в политической жизни зависит от элиты. Меня уже тогда насторожило то, что элита оказалась мелкотравчатой. По сути дела, была создана не политическая организация, я имею ввиду КПСС, а бюрократическая организация, и все прислушивались к тому, что там будет «наверху», как там будут складываться события — я имею ввиду и руководство национальных республик. Поэтому сложные были чувства, несомненно, но было понимание, что с народом «разговаривать танками» нельзя.

—Валерий Иванович Коваленко
заведующий кафедрой
российской политики
факультета политологии МГУ, Заслуженный профессор Московского университета, доктор философских наук

—Эти события были неизбежными или это случайность?

—Случайностью это не назовёшь. Слово «неизбежность» я тоже не люблю, потому что речь идёт не только о событиях, а о том, что случилось после ГКЧП. Я имею ввиду распад Союза и реформы после этого. Я бы сказал так: это было ожидаемо. Потому что страна находилась в кризисе, было совершенно ясно, что впереди было только две альтернативы: распад страны, экономики, дальнейшая стагнация или же реформа.

—Но ведь готовился новый союзный договор, можно было его перезаключить, «освободившись», может быть, от республик Прибалтики. Ведь остальные республики вроде бы не собирались «разбегаться» по собственным «национальным квартирам»? Кому-то, наверное, надо было подстегнуть этот процесс, чтобы они всё-таки «разбежались»? Или процессы предыдущих лет вели к этому?

—Я думаю, что здесь вопрос несколько сложнее. Безусловно, ГКЧП — если рассматривать её с позиций руководителей, членов ГКЧП — как попытка спасти Советский Союз — это была авантюра. Было совершенно ясно, что такого рода методы спровоцируют самые крайние события.

—Получается, если бы не было ГКЧП, Советский Союз имел шансы сохраниться, перезаключив все отношения между республиками на новых условиях? Потому что именно жёсткие действия ГКЧП заставили республики подумать о независимом будущем? А если бы не было ГКЧП вполне возможно и получилось бы всё? Или Горбачёв не смог бы ситуацию удержать? Давайте вокруг этого вопроса порассуждаем.

—Я бы поставил вопрос несколько по-другому. Не то, чтобы Горбачёв мог ситуацию удержать. Дело в том, что вся его предшествующая деятельность вела к распаду Союза. И если вот так оценивать ситуацию, с позиции сегодняшнего дня, то очевидно можно сказать, что при том руководстве, которое имелось на тот момент в нашей стране, в любом случае распад Союза, может быть и не в такой драматической форме, но был неизбежен.

—То есть всё-таки получается, надежд было мало, вопрос только во времени. Это могло случиться не в декабре, но через год? И ещё, Валерий Иванович, такое уточнение, скажите, вот если бы не было тогда ГКЧП как бы всё развивалось?

—Я думаю, что всё развивалось бы конечно в более плавных формах. Я думаю, что Союз имел шансы сохраниться и скорее всего это была бы конфедерация. Но в любом случае, повторяю, дело ведь не в заключении федерального договора, дело в том, что необходимы были крупномасштабные реформы. Необходимо было восстановить диалог с обществом. Этого при существовавшем тогда режиме не происходило.

—Но ведь Михаил Сергеевич тогда чуть ли не с первым попавшимся на улице беседовал. И потом с него пример взял и Борис Николаевич Ельцин. По-моему, диалог с обществом как раз при Горбачёве всё-таки начался?

—Это не диалог с обществом. Я концепт «слышащей власти» оцениваю совершенно по-другому. Это умение откликаться и адекватно реагировать на вопросы народы, вот это «слышащая власть», а не разговоры на улице.

—Только ли отсутствие диалога было причиной распада Союза? Может быть стоит обратить внимание на то, как повели себя лидеры национальных республик на тот момент? Может быть это не народы «разбежались», а лидеры?

—Конечно. Мы не можем недооценивать то, какую роль сыграли этнократические элиты. Я вспоминаю события, которые незадолго до этого произошло. Я был руководителем группы у наших студентов Московского университета, у нас тогда был обмен между группами из стран тогда «народных демократий». У меня в группе были ребята из Киргизии, Дагестана, из Беларуси, из Латвии, из Украины, из Армении. Они общались, а я смотрел тогда на них и видел, что ничто не разделяло на тот момент, да и довольно долгое время после распада Союза. Конечно, я считаю, что в значительной степени — хотя это и не основная причина — распад Союза был выгоден элитам национальных республик.

—Валерий Иванович, спасибо за комментарии.